Давно привыкнув к имени Абая как к какой-то постоянной высоте, мы и не задумываемся о том, что его наследие зависело всего от нескольких человек, которым ради этого пришлось жертвовать всем: репутацией, карьерой, свободой, здоровьем, жизнью, честью; ломать себя, сознательно отказываясь от привычного комфорта и семьи; сражаться за научно-обоснованное объективное слово о поэте, чьи строки мы сегодня так привычно пробегаем глазами. Среди таких имен – семипалатинец Каюм МУХАМЕДХАНОВ, основатель научного абаеведение, ученый, педагог, переводчик, поэт, автор первого казахстанского гимна.
О том, как много сделал К.Мухамедханов для сохранения наследия Абая можно написать не одну книгу. Эта история — лишь один из эпизодов. Эпизодов, который Каюму Мухамедхановичу стоил 12 лет научных изысканий, многомесячных пыток в застенках и трех с половиной лет лагерного заключения…
Почти 12 лет (с 1939 по 1950 гг.) выпускник Семипалатинского педагогического института занимался изыскательской работой, итогом которой стал фундаментальный труд «Литературная школа Абая». Впервые в научный обиход вводился тщательный анализ творчества Акылбая, Магавьи, Кокпая Жанатаева, Асета Найманбаева, Арипа Танирбергенова. И здесь нужно сразу оговориться: до тех пор не было ни одного специального исследования, целиком посвященного этой теме. Мало того, диссертация К.Мухамедханова писалась на основе изучения еще не опубликованного рукописного наследия представителей абаевской школы, в значительной мере собранного и найденного автором. Бесценным дополнением к нему стали мемуарные материалы, собранные и записанные на родине Абая. Каюму Мухамедханову посчастливилось найти ряд поэм Акылбая, которые считались безвозвратно утерянными. Сенсационной находкой стал текст его поэмы “Зулус”, из которой к середине прошлого века ученым было известно всего лишь 104 строки. Благодаря Каюму Мухамедханову к ним добавилось еще 140. Впервые в той же работе был произведен анализ романтической поэмы Асета Найманбаева «Салиха-Самен», список ее также был найден диссертантом.
Уже одного этого было бы достаточно, чтобы имя Мухамедханова навсегда вошло в историю абаеведения. Но заслуга ученого состояла и в том, что он впервые сформулировал и обосновал само существование литературной школы последователей Абая. Это был своеобразный мост между дореволюционной и советской казахской литературой, соединивший две стороны бездны, с одной стороны которой был Абай, а с другой — советская казахская литература.
Молодого ученого должен был ожидать триумф: блистательная работа, бесценные находки, всесторонний и тщательный анализ…. Три дня шла защита диссертации. Три дня длилась дискуссия. Она стала началом грядущей борьбы за Абая и его учеников, по сути отразившей политическую ситуацию в стране, в культуре и литературе.
Казалось бы, зачем власти возня с поэтами и филологическими изысканиями? Но тоталитарным режимам всегда и во все времена нужны были такие имена-символы, опираясь на которые можно было бы выстраивать идеологическую политику, а значит, и победу над умами. Именно так, с совсем нелегкой руки Сталина, Маяковский стал «лучшим поэтом современности», а Горькому простили все сомнения в советской власти, лишь бы «буревестник революции» вернулся из Италии в кремлевскую золоченую клетку. В казахской же культуре — была лишь одна фигура подобного масштаба — Абай. А тут вдруг какая-то «поэтическая школа», да еще сплошь из тех, кто под сомнение ставил ценность нового советского строя. Тут уж не до научной объективности. Официально причесанная литература должна была выглядеть так, как это было удобно власти. А потому уже на защите диссертации К. Мухамедханова стало понятно: «придворные» филологи сделают все, чтобы само понятие «школа Абая» было изъято из научного обихода, ибо существовала только одна школа — марксизма-ленинизма.
Чего в эпоху Сталина стоили обвинения профессора Жумалиева на обсуждении диссертации Мухамедханова: «… автор стоит на аполитичных позициях. Считает учеником Абая его сына Турагула, подвергшегося конфискации в 1928 г… Диссертант пишет, что «Кокпай был самым лучшим, самым лучшим, самым близким другом Абая…». Кокпай ни в коей мере не может являться учеником Абая. Его поэмы… являются реакционными, где воспевается ханско-монархическое движение Касымовых… Восхваление казахских ханов не дает права считать Кокпая учеником Абая. Органы партийной печати в настоящее время ставят перед советской общественностью задачу выкорчевывать все проявления идей восхваления Кенесары».
В вину молодому ученому ставились и ссылки на изыскания научного руководителя К.Мухамедханова — М. Ауэзова, которому и самому вскоре предстоит скрываться в Москве, прибегнув к защите чуть ли не всесильного тогда Фадеева. Неожиданнее и обиднее всего оказалась причастность к этой травле корифея казахской литературы С.Муканова — с его-то тонким и обостренным поэтическим чутьем!
Казалось, мирный научный спор перерос в трибуну для политических деклараций. Вспоминали Ленина и Маркса, проклинали мракобесие феодальной поры, кричали что-то о панисламизме. В потоке оголтелых слов мало кто расслышал суть обращения Ауэзова: «Все, что делалось в абаеведении, что достигнуто в нем, вы хотели отменить одним росчерком пера, причем не внося ни одной доли труда, не давая ни одной научной работы по этому поводу… Сегодня вы хотите отрубить от Абая его литературное окружение вместо того, чтобы проследить, продумать и написать исследовательскую серьезную работу. Это вам нужно не для научного интереса, а чтобы ущемить молодого научного работника, который серьезно проработал в течение 12 лет и сегодня показал, что он — безусловно, серьезный ученый, талантливый и старательный исследователь». С безумным трудом диссертация в итоге была защищена, но спустя несколько месяцев подготовленная на ее основе книга-монография была изъята из печати, а ее набор — рассыпан.
А в довершение появилась разгромная публикация в «Казахстанской правде», 13 октября 1951 года «главная» республиканская газета обрушилась и на К.Мухамедханова, и на его идеи с обвинениями в ложности предложенной научной концепции: «…отдельные литературоведы Казахстана допускали грубую политическую ошибку, проповедуя антинаучную, буржуазно-объективистскую концепцию так называемой поэтической «школы Абая»… Дело дошло до того, что в апреле 1951 г. объединенный ученый совет гуманитарных институтов Академии наук Каз.ССР принял и осуществил защиту политически вредной диссертации К.Мухамедханова «О литературной школе Абая», где под видом «учеников» Абая превозносятся даже буржуазные националисты, которые, дожив до периода советской власти, превратились в ярых ее врагов».
К этому времени К.Мухамедханов возглавлял музеи Абая. Ему и там «настоятельно рекомендовали» заменить экспозицию последователей Абая на портреты передовиков-овцеводов. Мухамедханов не внял ни показательной «порке» на защите диссертации, ни нападкам в центральной прессе, ни директивам местных партократов. Не внял, и 1 декабря 1951 года поздно ночью раздался стук в дверь. В квартиру ворвались с обыском. В ту ночь было конфисковано и вывезено все – книги, рукописи, научные труды, переписка с коллегами, в том числе, и с М.Ауэзовым; не побрезговали мебелью, облигациями, ценными вещами. На прощание Каюм Мухамедханович, улыбнувшись, успел сказать жене и детям: «Я вернусь…».
Обвинительный приговор был категоричен, но вполне ожидаем: «Мухамедханов, будучи выходцем из социально-чуждой среды, в силу своей враждебности к существующему в СССР политическому строю, на протяжении последних 10-12 лет среди своих знакомых проводил антисоветскую националистическую агитацию, систематически клеветал на мероприятия Советского правительства, на колхозный строй (вот где откликнулись отвергнутые овцеводы! — прим. авт.), восхвалял при этом дореволюционную байско-феодальную жизнь, высказывал враждебные националистические суждения по отношению к русскому народу. Пользуясь своим положением, в течение нескольких лет проводил враждебную националистическую работу в области казахской литературы, извращал исторические факты о великом казахском поэте Абае, протаскивал в казахскую литературу и пропагандировал путем выступлений на страницах печати реакционных антисоветски настроенных поэтов». Приговором судебной коллегии 29-31 мая 1952 г. был осужден по ст. 58-10 на 25 лет лишения свободы с последующим поражением в правах на пять лет с конфискацией имущества.
Но сначала было заключение в Семипалатинске, затем 7 месяцев — в Алма-Атинской тюрьме с допросами, нечеловеческими пытками, физическими истязаниями. А потом — три с половиной года в бараках Карлага. Все это время Каюм Мухамедханович пытался оправдаться, найти хоть кого-то, кто разглядит за политическими играми научные исследования и ценность подлинной истории культуры казахского народа.
Потомки ученого передали «НД» тексты писем К.Мухамедханова из лагеря. Одно из них обращено к Председателю Совета Министров СССР Г.Маленкову, первому секретарю ЦК КПСС Н.Хрущеву, генеральному секретарю Союза писателей СССР А.Фадееву. В этих сроках, которые выводила рука изможденного сталинского зэка, есть все — и надежда на здравый смысл, и тоска, и последняя капля веры в благополучный исход: «…литературный вельможа С. Муканов и его последователи, желая во что бы то ни стало опорочить, скомпрометировать и унизить своего противника писателя М.Ауэзова, действовали испытанными методами врагов Абая — клеветой и интригами. Я оказался жертвой беспринципности этих литературных вельмож и отдельных работников органов МГБ Каз.ССР, которые пошли на грубейшие нарушения советской законности, вплоть до прямой фальсификации обвинительных материалов и применением недопустимых и строжайше запрещенных советскими законами приемами следствия. Я не мог добиться справедливости, гуманного подхода к судьбе советского человека и со стороны органов прокуратуры и суда… Каменной стеной вставали передо мной равнодушие работников и этих органов. Они, мне кажется, придерживаются правила: упавший да будет растоптан!»
Это письмо Каюму Мухамедхановичу в 1952 году удалось передать через супругу одного из ссыльных. В семейном архиве Мухамедхановых хранится и лагерная записка машинистке с просьбой отпечатать послание Фадееву: «Уважаемая! Прошу Вас печатать на одной стороне, через 1 и 2 интервала. В тексте моей жалобы встречаются имена двух исторических личностей, очень близкие в орфографическом отношении. Это — поэт Абай и хан Аблай. На что особо обращаю Ваше внимание. Эта жалоба — моя судьба. Это Вы, конечно, глубоко понимаете. Отпечатав мою жалобу, Вы сделаете мне великое добро. Надеюсь, что Вы не откажете несчастному в этой любезности…».
Сегодня трудно сказать однозначно, что сыграло свою решающую роль: письмо ли Фадееву, смерть ли Ауэзова. Но только Постановлением президиума Верховного суда Каз.ССР от 9 декабря 1954 г. Приговор был все же отменен, а К.Мухамедханов реабилитирован. Но это отнюдь не означало, что реабилитировано было и само понятие «абаевская школа». За нее предстояло еще долго бороться. Был и разговор с Ауэзовым о том, что ради самой возможности сохранить для истории творческое наследие учеников Абая, а значит и его самого, нужно переломить себя и «попросить прощения у Партии». Что же касается книги «Ученики Абая», подготовленной к изданию еще в конце 40-х, то она увидела свет только через 42 года — в 1993-м, когда был опубликован первый том. Последний (четвертый) вышел в свет в 1997-ом. Сегодня этот труд считается основой научного абаеведения и успел стать хрестоматийным пособием. Имена тех поэтов, которые были представлены здесь Каюмом Мухамедхановым, теперь введены во все пособия по казахской литературе, увековечены в названиях улиц, стали национальным достоянием. И только нигде не сказано, какую за это пришлось заплатить цену…
Алла Белякина
(Статья подготовлена на основе подлинных
документов из архива семьи К. Мухамедханова,
многие из которых публикуются впервые).
Белякина А. Наследие Абая: Разгром и возрождение // Наше дело.- 2005.- 31 марта.- с.8