Тридцать лет своей жизни потратил Каюм Мухаметханович на восстановление исторической справедливости в отношении Шакарима. Для него это было делом чести не только как для ученого, ставившего своим делом восстановить ускользающую нить объективного хода истории отечественной литературы, но и своеобразной данью родовой памяти. Отец Каюма — Мухамедхан Сейткулов немало рассказывал сыну об этом изумительном человеке. Будущему ученому запомнился один из курьезных эпизодов: в 1912 году Шакарим гостил в доме Сейткулова в Семипалатинске. Незаурядный поэт, интеллектуал, он был мастером на все руки, и мог не только сшить себе одежду или кожаную обувь, но и создавал музыкальные инструменты — от традиционной для казахов домбры до редкой в степи скрипки. Как-то утром, попив чаю, Шакарим решил прогуляться по городу, сказав перед уходом Мухамедхану, что вернется к обеду. Время шло, а его все не было. Сейткулов уже начал всерьез беспокоиться, когда в дом зашел полицейский, сообщивший, что хозяина вызывают в участок. Как оказалось, Шакарима задержали стражи порядка, приняв высокого, красивого мужчину с нестандартной для казаха внешностью, к тому же одетого в непривычную взгляду (сшитую самостоятельно) одежду за шпиона.
Кстати, именно в тот приезд в дом Сейткулова был сделан снимок Шакарима. Тот самый — единственный из сохранившихся. Дело в том, что после расстрела отшельника Шынгысских гор было сделано все, чтобы взятый Шакаримом псевдоним — Забытый, стал реальностью. Уничтожалось все, что могло хоть отчасти напомнить о его пребывании на земле — книги, рукописи, личные вещи, семейные фотографии. Личный архив и вовсе поручили сжигать глухонемому сторожу. Но благодаря этому неведомому почитателю поэта на память потомкам сохранился единственный снимок, запечатлевший поэта. Тот, согнув карточку пополам, спрятал ее за пазухой. Знаменитый ныне фотоснимок долгие годы хранился в доме Сейткуловых.
Увы, судьба творческого наследия Шакарима опровергла красивую метафору его современника о рукописях, которые, мол, не горят. Как оказалось, горят и исчезают. В никуда исчезли изданные еще при жизни поэта книги, печатавшиеся в Семипалатинске, Ташкенте, Казани. Малая часть произведений поэта, которые мы сегодня можем прочесть, сохранились только благодаря сыну Ахату, который непонятно каким чудом сумел сберечь трехтомное рукописное собрание сочинений своего отца. Но и сыну досталась трагичная участь узника. Каюм Мухимедханов, сам ходящий по острию над той пропастью, в которой сгинул не один человек с опасным штамповым званием «врага народа”, постоянно навещал Ахата Кудайбердиева, находящегося в заключении, нося ему передачи. Ахат не раз просил Каюма не рисковать напрасно, понимая, что такие визиты могли иметь очень серьезные последствия. Но не подчиниться зову совести этот человек не мог, а потому продолжал поддерживать сына великого человека.
Проведя не один год в заключении, Ахат Кудайбердиев с 1957 по 1967 годы возглавлял музей своего великого предка Абая, а затем занимался научной работой в Семипалатинском музее поэта. В 1958 году Ахат, настойчиво добивавшийся реабилитации имени отца, получил долгожданное письмо из Генеральной прокуратуры СССР, сообщавшее, что «…дело по обвинению Кудайбердиева Шакарима прекращено за недоказанностью обвинения”. Но даже это признание власти не гарантировало воскрешения из небытия творчества поэта и признания его таланта. Приложивший немало усилий для полного восстановления имени этого поэта и популяризации его творчества Каюм Мухамедханов знал это точно также. Но вопреки всему пытался пробиться в самые разные инстанции.
Даже после посмертной реабилитации, когда никто прямо вроде бы не возражал против публикации произведений Шакарима, никто и не спешил сделать хоть что-либо для их издания. Казалось, что избранный когда-то поэтом псевдоним Забытый стал роковым, и никто не собирался возвращать его из сонма забытых теней. В семейном архиве Мухамедханова сохранился черновик письма Ахата, которому помог его составить Каюм-ага. Да и сам он без устали закидывал редакции и партийные органы письмами, настаивая, убеждая, доказывая значимость Шакарима и необходимость издания его произведений. «Полагаю, что воздерживаются от публикации из-за пресловутой осторожности — как бы чего не вышло», — писал он в одном из писем.
Как-то в так называемые «застойные» времена в один из приездов в Семипалатинскую область делегации из соседней Российской Федерации, гостей повезли на экскурсию, показывая достопримечательности, связанные с жизнью и творчеством Абая, в том числе и его могилу. Делегацию сопровождали работники обкома, которые получили сильнейший шок, когда после осмотра Каюм Мухамедханович внезапно сказал: «Здесь лежит еще один великий сын казахского народа — Шакарим» и повел гостей показать печальное место. Впавшие в панический страх партийцы возмущенно зашикали на вольнодумца. Кто-то даже воскликнул: «Ты нас всех погубил!» Каюму же неведом был этот страх, ибо голос совести был более громок. Он не оставлял своих надежд увидеть изданными труды великого поэта, полноценного восстановления его имени в истории казахской литературы.
Но далее с наступлением «горбачевских перестроечных» времен дело никак не хотело двигаться с мертвой точки. Каюмом давным-давно был подготовлен материал о жизни и творчестве Шакарима, который (как всегда выстроенный на подлинных свидетельствах и написанный отточенным четким стилем) мог стать отправной точкой для восстановления научной биографии поэта. В июле 1987 года К. Мухамедханов написал письмо Первому секретарю ЦК КП Казахстана Г. Колбину и Первому секретарю правления Союза писателей СССР В.Карпову: «…восстановление имени Шакарима является важнейшей животрепещущей проблемой в истории литературы и всей культуры Казахстана. Об этом деле недавно на пленуме Союза писателей СССР в Москве говорил Первый секретарь правления республиканской писательской организации поэт О.Сулейменов». А, изложив ситуацию с так и не издаваемым сборником, Мухамедханов с горечью дописывает: «Я смею высказать свое убеждение по этому поводу: кое-кому не по нутру интернационалистический дух творчества поэта Шакарима, оттого изо всех сил тщатся приписать ему национализм. Этот грязный прием мне знаком, я сам в одно время был жертвой такого метода.
К этому времени в редакции газеты «Казах адебиети» уже более шести месяцев находилась научно-популярная статьи Каюма Мухамедхановича о биографии и творчестве поэта. Уходил месяц за месяцем, а там все побаивались пропустить материал об опальном поэте в тираж.
В феврале 1988 года, так и не дождавшись реальных действий в родной республике, Мухамедханов обратился к редактору журнала «Огонек» В.Коротичу: «…чем и как объяснить, что с 1958 года, когда Шакарим был полностью реабилитирован, до сих пор не осуществлен выпуск подготовленного Академией наук КазССР к печати в середине 60-х годов двухтомного собрания его произведений? За столь долгое время была всего лишь одна публикация (и то не в Казахстане, а в Ленинграде) четырнадцати стихотворений в переводе на русский язык в книге «Поэты Казахстана». Очевидно, что восстановление подлинной правды о Шакариме встречает серьезные препятствия со стороны некоторых ответственных чиновников в нашей республике».
Спустя еще месяц семипалатинский ученый получил ответ из правления Союза писателей СССР: «Мы внимательно ознакомились с вашим письмом по поводу судьбы выдающегося казахского поэта и мыслителя Шакарима. Переговорили с товарищами из ЦК КП Казахстана. В данное время мы ждем от них труды Шакарима, чтобы полнее ознакомиться с творчеством поэта. (Эта фраза — еще одна, пока неразгаданная загадка в судьбе творческого наследия отшельника Шынгысских гор. У каких таких партократов находились тексты Шакарима? — прим.авт.). Наш Роллан Сейсенбаев ведет переговоры с журналом «Литературное обозрение», чтобы напечатать Ваше письмо-статью на страницах данного журнала. Если редакторы предложат Вам кое-что выправить или дополнить текст, то, пожалуйста, примитесь со всей душой. Как Вам известно, Шакарим по силе и значению — второй поэт Казахстана после Абая».
А 7 апреля 1988 года К.Мухамедханов получил от Первого секретаря правления СП Казахстана Ади Шарипова срочную телеграмму: «Поздравляю, Шакарим реабилитирован директивными органами». И это не было преувеличением: для семипалатинского ученого такая новость, действительно, была большим праздником, а он, как мало кто иной, имел право принимать поздравления с таким событием.
Уже вскоре — впервые после многих лет — вышел в свет небольшой поэтический сборник стихов Шакарима. Историческая справедливость была восстановлена. Но нарушена историко-литературная. После официальной реабилитации Шакарима множество издательств бросились в спешке печатать стихи поэта, его биографию. В итоге была допущена масса неточностей. И Каюм Мухамедханович взялся за написание текстологических статей, доказывая допущение ошибок, приводя верные варианты шакаримовских фраз. Директор научно-исследовательского центра Шакарима при Семипалатинском государственном педагогическом институте Турдыкул Шанбай рассказывает, что как-то Каюм-ага посадил его за стол, дал в руки опубликованные искаженные тексты, карандаш и сказал: «Я буду читать по памяти стихи Шакарима, а ты исправляй в книге неточности». Вспоминая позже об этом случае, Турдыкул Касенович воскликнет: «Я был поражен его памяти! Сколько промахов и ошибок он нашел и исправил! А если бы он этого не сделал?!»
23 апреля 1988 года в Семипалатинской областной газете «Иртыш» появляется и первая газетная публикация, названная Каюмом Мухамедхановым «Возвращение поэта». Она рассказывала (в том объеме, насколько это позволял газетный формат) об основных этапах жизни Забытого, его стихах и философских откровениях, о трагичном накале последних дней жизни Шакарима. Но как будто злой рок тяготел над возвращаемым из небытия именем! Значительную часть этой публикации было невозможно читать: из текста «повылетали” некоторые буквенные знаки и даже целые фрагменты, отчего была существенно нарушена смысловая канва материала. Но покладистый, мягкий и не приспособленный к отстаиванию собственных прав, Каюм-ага был неукротим в защите интересов истории отечественной литературы. Он добился того, что уже в следующем номере та же статья вышла вновь, но теперь уже без технических накладок. Потому что «народу нужен Шакарим в своей реальной и неповторимой индивидуальности, — завершал свое эссе Мухамедханов. — Он необходим для обогащения нашей духовной жизни…».
И это — далеко не последнее, что было сделано К.Мухамедхановым для того, чтобы имя Шакарима после долгих лет молчания во всеуслышание зазвучало еще в конце 1980-х годов, чтобы в его биографии — этаком сплошном «белом пятне” — появились заполненные историко — литературные блоки.
Белякина А. Человек – легенда: The human being as a legend.- Алматы, 2009.- 46-51